Интервью игумена Савватия епархиальной газете «Образ и Подобие» в марте 2013 года.

Автор: Юлия Алексеева

Фото: Андрей Якимчук, Евгения Аверина

Вообще монашество — это как горизонт. То есть в общении с монахами, мне всегда кажется, что я приближаюсь к ним, понимаю их, а все равно нет, все на та- ком же расстоянии, сколько бы я ни старалась понять. В нашем разговоре, я все-таки попыталась приблизиться, насколько это возможно, точнее попытаться понять, хотя бы немного. Потому что это, в общем, непонятно, когда вроде как хочешь знать и не узнаешь.

— Отец Савватий, по Вашему мнению, понять монашество вообще возможно?

— Сейчас много литературы для этого есть, наверное, все-таки можно попытаться через литературу понять, но, безусловно, живого общения ничего не может заменить. Одно могу сказать, ангелы свет для монахов, а монахи должны быть светом для мирян, конечно, это в идеале, но так должно быть. Монахи не должны закрываться и бегать от людей.

— Вы считаете себя ангелом?

— Я грешный.

 — Но все-таки?

— Знаете, дело в том, что монашество — это труд, прежде всего, и ангелом себя монах считать не в праве. Если он возомнит себя ангелом, то это уже сложный момент. Ангелы, они ведь безгрешны, а если монах считает себя ангелом, значит, он тоже думает, что он безгрешен. Он может уподобиться не тому ангелу. Жизнь монашеская это прежде всего покаяние. Нет людей без грехов, и монахов в том числе, но монах это кающийся грешник. В этом евангельский смысл бытия монахов, первый монах Иоанн Креститель сказал, «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное!» Господь начал свою проповедь с призыва к покаянию. Покаяние — это начало духовной жизни. Оно должно быть в жизни человека, особенно в жизни монашествующих. Монашество, это жизнь, это искусство спасения!

— Первый раз слышу та- кое определение о монашестве, как об искусстве спасения.

— Монашество — прежде всего подвиг, как говорят святые отцы. И за 2000 лет много людей прошло этим путем, путем подвига. Среди них были люди разных величин, и они нам оставили наследие, редчайшее наследие, изложив в духовных книгах тончайший путь спасения. И поэтому, конечно современный монах вполне может использовать этот духовный опыт, и он ему может помочь во многих вопросах веры. По- тому, что с одной стороны монах один, а с другой стороны это временная духовная связь, историческая связь, между монахами, которые уже канонизированы, и со- временными духовниками – старцами, она позволяет контролировать свою духовную жизнь, более внимательно рассмотреть внутренние движение души. Самое главное в монашестве – это никогда не отчаиваться. И помнить, что милость Господа, рядом и какие бы грехи не были они всегда при покаянии потонут в бездне милосердия Божьего.

— Отец Савватий, хотелось бы о Вас поговорить. Ваши родители, кто они?

— Отец у меня военный, мама бухгалтер. Мама уже умерла. Мои родители крещеные люди, мама была верующая, но в храм не ходила, не было возможности, хотя отмечала Пасху, если мы ездили на ее родину, то там она ходила в храм. Папа не был воинствующим атеистом, он относился к вере спокойно. Но мои бабушки и все предки были верующими людьми. Глубоко верующей была мама отца. Такой классический «белый платочек». Всегда молилась за всех, никогда никого не осуждала, как она говорила: «Упаси Бог, осудить!» Всегда от нее исходила чистота. Она была очень радушна, приветлива. И когда спрашивали, — «Бабушка, а Сталин хороший?» Она отвечала, — «Хороший», — «А царь, хороший?» — «Хороший». Все у нее были хорошие, никто не был плохим, и пока могла, она ходила в храм. И, конечно, кончина ее была безболезненная, мирная. Такое ощущение, что она до сих пор с нами.

— Она была для Вас примером?

— Вы знаете, когда у меня возник вопрос о вере в Бога, когда я об этом крепко задумался? В конце 80-х годов, это был обширнейший выбор любой веры: вот тебе йога, вот тебе и секты, вот тебе философия какая пожелаешь… Бабушка ни говоря, ни слова, а только своим примером, помогла мне определиться. Потом, когда я встретился на улице с сектантами, послушал, посмотрел на них. Все это мы проходили уже с коммунизмом. Такой же самый дух, те же самые прокламации. Да и лица у них всех были какие-то тоскливые. Я смотрю на тех, кто практикует подобные религии, они все какие-то высохшие, будто что-то у них внутри неладно. И вспоминая свою бабушку, я понимаю: она прожила до 90 лет и была всегда радостным светлым человеком. Потом, когда я служил на Северном Флоте, была возможность читать книги, в том числе и православные. Со временем все остальные книги для меня стали неактуальны. Читаешь и напитываешься этими книгами, тебе становится от этого хорошо, а в иных книгах тоска, грусть, ничего не остается в душе. Я спросил потом у настоятеля Валаамского подворья, игумена Фотия, «почему так?». И он мне очень просто на этот вопрос ответил, что книги эти животворящие, Дух питает человека. Вот так постепенно я и начал в этом разбираться.

— Сколько Вам лет было, когда Вы начали во всем разбираться?

— По большому счету, всерьез Бога я начал воспринимать, с первого класса. Был такой случай. Однажды после уроков я стал говорить маме, зачем она рассказывает, что Бог есть, ведь в школе нам говорят совсем другое, нам говорят, что Его нет. А я так прям, разошелся, с таким даже криком начал все выяснять. Мама тогда меня одернула, сказав, что я такое говорю, меня Бог может наказать. И в тот момент я проглотил пуговицу, которую от волнения оторвал от рубашки и засунул в рот. Сильно испугался… И этот случай в детстве стал для меня большим уроком.

— А кем Вы мечтали стать в детстве?

— Летчиком

 — Как все нормальные советские мальчишки?

— Ну, тут папа быстро меня переориентировал. Он сказал: «У тебя стало падать зрение, а в авиацию нужно идти только для того, чтобы стать летчиком…».

— А родители Вас кем видели?

— Я жил в военном городке, с детства, все было перед моими глазами, поэтому выбор был предрешен. Я очень благодарен отцу за то, что он был рядом. Само присутствие отца как-то ненавязчиво помогло определиться по жизни. Он мне подсказал, что если мне нравятся гуманитарные науки, то нужно идти в соответствующее училище.

— Ну и в итоге?

— Ну, в итоге, я стал военным журналистом.

— А Вы работали по профессии?

— Да приходилось, я был ответственным секретарем в военной газете.

— Отец Савватий, как же Вы стали монахом?

— Ну, я читал Вашу статью о Соловках, Ваше описание природы и Соловецких ночей…

— Благодарю, за внимание.

— Мне понравилось, так вот, я служил в Мурманске на Баренцевом море, все одинаково с Вашим описанием Соловков, белые ночи, только там они намного белее, низкое небо, суровый климат. Было много времени подумать о жизни. И эта ситуация, и все вокруг, море, природа, все способствовало тому, чтобы я оказался наедине с самим со- бой и пришел к Богу.

— Вам комфортно наедине с самим собой?

— Ну я думаю, что я особо не скучаю. (смеется)

— Вам комфортно?

— Все зависит от настроя. Иногда конечно хочется пообщаться с близкими братьями по духу, по вере. Но я думаю, что если человеку одиноко с самим собой, то ему и в монашество не стоит идти, монах имеет свою внутреннюю жизнь и он наедине с самим собой может находиться достаточно долго. Монах – «моно», он один на один с Богом. Даже если много вокруг монахов, он все равно один.

— Расскажите о монастыре, откуда Вы к нам приехали?

— Наш монастырь, это один из древнейших монастырей средней полосы России, он называется Свято-Николо-Шартомский монастырь. Расположен он в селе Введение Шуйского района на берегу реки Молохта. Когда он был основан, точно не известно, но он уже стоял во времена татаро-монгольского ига. Были разные периоды в жизни монастыря. Перед «смутным временем», это был очень могущественный монастырь. Кроме того, что сам монастырь был очень большим, он еще управлял несколькими обителями. Основан монастырь на месте, где чудесным образом была явленна икона святителя Николая. Есть у нас и свои святые. Один из них иконописец прп. Иоаким Шартомский, практически все его иконы чудотворные. На сегодняшний день две иконы известны, которые он написал, Одна из них находится в Вязниках, это Владимирская область, а другая в Суздале в Спасо-Ефимьевском монастыре, это Казанская икона Богородицы. Преподобный, святой из наших мест, он был учеником Иринарха Ростовского, который в свое время благословил ополченцев Козьмы Минина и Димитрия Пожарского. Прп. Иоакиму явилась Сама Богородица, Она и повелела ему писать иконы.

— Почему Вы выбрали именно эту обитель, это Ваш первый монастырь?

— Нет, первый монастырь, и первая монашеская братия это была Валаамская братия, в Приозерске, на подворье Валаамского монастыря. Я там прожил полгода. Потом Троице-Сергиева Лавра, год я находился здесь на послушании, подумывал поступить в семинарию… Именно тогда у меня и возникло желание пойти в монастырь, а отец Наум (один из духовников Лавры) предложил съездить в Николо-Шартомскую обитель. Монастырское житие мне оказалось ближе, чем об- учение в семинарии. Я увидел строящийся монастырь, его в 1990 году только отдали Церкви, а я приехал туда в 1993 году, было много что уже воссоздано, но многое еще предстояло восстановить. Я увидел наместника монастыря, братию, все такие радостные, воодушевленные. Мне все понравилось. В то время было много братии, со временем монастырь начал нести нагрузку обще- церковную. Не хватало священников, поэтому на обитель возлагалась работа по восстановлению многих храмов епархии. Братия монастыря ревностно взялась за это послушание. У нас было около 16 подворий по всей епархии. К примеру, наше подворье в Шуе, где была написана и прославлена Шуйско-Смоленская икона Богородицы, и откуда начались в 20-х годах XX столетия массовые гонения на Русскую Православную Церковь. Сегодня у монастыря два приюта для мальчиков и для девочек, в приюте для мальчиков около 150 ребят живет, монахи занимаются их воспитанием. Для девочек приют, там человек 40 полный пансион. И еще есть женская гимназия, девочки при- ходят, занимаются. Поэтому, когда мы говорим «монастырь», это не только монастырские стены.

— Вы приняли монашеский постриг в этом монастыре?

— Да в этом монастыре и был рукоположен в этом монастыре и вся моя жизнь связанна с этим монастырем.

— Сколько Вы там прожили?

— В мае 1993 года я пришел в монастырь, ну и до тех пор, пока не прибыл в Хабаровскую епархию в 2012 году.

— Какое у Вас было в монастыре послушание?

— Самое первое мое послушание — выпуск монастырской газеты. Наша газета была на тот момент первой православной газетой в епархии, потом конечно многие монастыри стали выпускать свои газеты. Но мы были первыми и достаточно успешно это дело у нас пошло. Когда наш монастырь с архипастырским визитом посетил Патриарх Алексий, то он, конечно, был поражен тем, что сделано, ему очень понравилась наша братия, и, конечно, Святейшему мы показали нашу газету. Она его заинтересовала, и он нас обязал посылать ему каждый номер. Ну, а затем я был рукоположен и стал нести послушания священнические.

— Как Вы оказались в Хабаровске?

— Святейший Патриарх, посетив Дальневосточные рубежи, предложил настоятелям старинных монастырей создавать свои подворья на Дальнем востоке, чтобы люди имели духовную связь с центром России. Святейший благословил, и древнейшие монастыри прислали своих монахов, Троице-Сергиева Лавра в Приморье прислала свою братию, Оптина, Валаам. Наш наместник также решил поучаствовать в этом, он обратился к митрополиту Игнатию, с просьбой создания подворья, владыка дал согласие с тем, что это будет подворье Хабаровской епархии.

— Почему отправили именно Вас?

— Я не знаю, и раньше шла речь об этом. Благословили и все.

— Вы со страхом ехали к нам?

— Со страхом и трепетом, конечно, я ехал с переживанием.

— Не скучаете по монастырю?

— Скучать особо некогда. Жизнь достаточно насыщенная. Но конечно хочется увидеть духовника, и отца наместника, и братию, и наших прихожан.

— Объясните, что такое монашество, лично для Вас, только, пожалуйста, попроще, без текстов

— Это жизнь! Монашество – это соль жизни человечества.

— А нет страха, что лет в 80 Вы поймете, что жизнь можно было прожить иначе, более достойно и плодотворно, не ограничивая себя монашескими обетами?

— Понимаете, страх не в этом, что я смог бы прожить иначе эту жизнь, страх наверно в том, что монахом был плохим. Страха того, что чего-то не вкусил из мирских благ, которые мог бы вкусить нет, а вот страх то, что перед Богом предстану недостойным монахом, вот этот страх есть. Но уповаю на милость Его. Конечно я никогда ни о чем не жалел, тем более не жалел об обетах которые дал. Я жалею о грехах и каюсь! Я считаю, что монашество это самый наполненный путь, самый правильный путь!

— А что такое хорошо, а что такое плохо?

— Святые отцы говорили, что заповеди Господа – это жизнь. Вот Вам и ориентир.

— Почему люди плачут?

— Слезы разные бывают, слезы любви, покаяния, обиды, разочарования. Причины слез разные. Какие-то слезы могут человека очистить, а какие-то высушить.

— Почему плачете Вы, если плачете, конечно?

— Слезы покаяния, сокрушенный плач о своих грехах. Я думаю, что мне больше нужно плакать о своих грехах, это конечно внутренний плач, это не значит, крокодиловы слезы, внешнее, хотя…

— Самое странное, что Вы, когда — либо делали?

— Странное для меня, это когда я грешу, причем произвольно, это очень странно, не было необходимости, не было искушения, а согрешил, странно вот именно это.

— Ваша самая большая удача?

— Это не моя удача, Господь милостив ко мне, удача, что я православный монах, что рядом со мной такие замечательные люди.

— Ваша самая большая неудача?

— Это мои грехи, неудача в том, что я кого-то подвел, не оправдал чьих- то надежд, разочаровал. Несоответствие своему сану, призванию, когда являешься соблазном для людей.

— Назовите мне, пожалуйста, трех своих героев. Не важно, когда они жили. Вот три человека, которые для вас герои. Герои не в смысле отваги, а ваши герои.

— Герои – это те, которые с Божией помощью восстали от греха и пошли за Господом! Апостол Павел, Мария Египетская и Достоевский.

— Если бы я Вас попросила завершить следующее предложение «Для меня вера – это…»

— Это жизнь.

БЕСЕДОВАЛА ЮЛИЯ АЛЕКСЕЕВА