Не очень люблю междугородние автобусные сообщения: то ли хилый вестибулярный аппарат сопротивляется планомерному укачиванию, то ли ограниченность сидячей позы заставляет вспоминать про побаливающую спину. Внутренне смиряясь с необходимостью такого рода вояжа, я сажусь с автобус цвета молодого кузнечика, который и должен доставить меня в Амурск. За окном типичный российский осенний пейзаж: стайки березок, уже убранные поля, кое-где темнеющие чернильными пятнами от недавних пожаров, извилистая дорога, петляющая между сопок.
Поправляя рюкзак и перекидывая сумку с ноутбуком через плечо, я выхожу из автобуса, разглядывая близлежащие дома, пытаясь составить первичное впечатление о городе. Через несколько минут меня встречает молодой человек, который должен показать мне Амурск и проводить до единственного в этом городе православного прихода. Валерий (так звали моего спутника) является прихожанином храма Серафима Саровского, помогает в алтаре и поет на клиросе. Решив совместить «приятное с полезным», мы решаем добраться до храма пешком – времени до вечерни не так много, а темнеет рано: возможности для фотосъемки не так много. Попутно расспрашивая интересующие меня факты, я замечаю немного странную картину: на пути попадаются «искалеченные» дома: с зияющими черными дырами вместо окон, кое-где наспех заколоченными фанерой. Все это производило тягостное впечатление, огромные дома с пустыми глазницами окон, словно великаны, ставшие враз немощными и никому не нужными, ослепленные чьей-то властной рукой. А ведь когда-то, должно быть, за окнами горел свет, собирая за столом семью или освещая уголок в детской, служащий местом игр и всевозможных фантазий ребячьей выдумки. Там верили, надеялись, любили, горевали и радовались, словом, жили. Сейчас там пусто, ушла жизнь, и дома, как и все в этом мире, подверглись тлению и разрушению. Вообще же, город, словно остановился в развитии, застыл в прошлом: дома, дороги, монументы. Я не могла не поделиться впечатлением со своим провожатым: «Тут как будто военный действия прошли совсем недавно!». Валерий согласился, но отметил, что он любит этот город и даже с негодованием вспомнил снятый несколько лет назад фильм об Амурске «Город-призрак».
«Храм у нас простой, — сразу предупреждает он, когда мы пытаемся обогнуть яму, а затем пригибаясь, пробираемся под трубами, — Ни купола, ни колокольни. Здание бывшего магазина». За этой фразой чувствовалось нечто большее, чем просто информация для приезжего редактора из краевого центра, поэтому я решила просто послушать. «Многие говорят, что магазин, магазин и есть. Вот будет у вас храм нормальный, тогда и ходить будем! Тут до сих пор огурцами пахнет!». Я слушала и понимала: причин для отказа посещать храм очень много, они всегда разные – смешные и странные, самоуверенные и агрессивные, наивные и глупые, но все они всегда служат самооправданием нашей лени, нашему нежеланию менять жизнь, культивированию нашей немощи, нашего эгоизма. За мыслями мы незаметно дошли до храма: обычное здание с зеленой крышей, расположившееся в так называемом «спальном» районе.
Торопливо поднявшись по ступенькам, мы попали внутрь, служба уже начиналась, и Валера спешил на клирос. Тут я услышала спокойный и мягкий голос батюшки: «Валера, мы тебя подождем….». И сразу поняла, этот мирок разительно отличается от того странного мира, который показался мне похожим на полигон или театр военных действий. Словно ты попал домой! Тут витал дух любви, семьи, доверия, который ощущался так явно, что рассказы об «огуречных запахах» казались мне нелепыми. В этом отблеске свечей и лампад, словно оживляющих иконы и лица прихожан, горело пламя жизни и надежды на то, что возрождение
Я подумала: под этим вечным нежеланием взять себя в руки, изменить что-то в своей жизни, остановиться, оглянуться на прошлое, на миг задуматься о будущем, о душе, кроится большая опасность превратиться в призраков самим и сделать призрачным все вокруг, растворить в небытие то, что и так тленно, отодвигая на задний план вечную жизнь. Но пока есть место, где, несмотря на отсутствие куполов или колокольни, душа живет полной жизнью, может скорбеть, сострадать, плакать и радоваться, этот немного чужой для меня город нельзя называть призраком. И даже за этими разбитыми и заколоченными окнами я вижу свет.
