Эта фраза запала в душу, она так близка, и так хочется обрести это состояние души. А вот Борис Гребенщиков, известный рок-музыкант, лидер группы «Аквариум», уже это чувствует, и чем старше, тем больше.

Вчера он дал концерт в Хабаровске, но перед этим любезно согласился провести встречу в семинарии. На нее пришли священнослужители (их было много – сейчас сессия у заочников), семинаристы и прихожане, а также несколько ребят из Молодежного движения «Курс-Восток».

Встреча строилась в виде беседы, желающие задавали интересующие их вопросы, Борис Борисович на них отвечал. Хочется поделиться с вами некоторыми из них (недословно).

Творчество – удивительная и прекрасная сфера, но таит в себе и опасности, например, вмешательство диавола в процесс вдохновения. Как Вы отличаете – справа или слева оно пришло?

Б. Г. Творчество — это один большой бес, с которым я не могу справляться. Но если ты делаешь что-то постоянно, то все ненастоящее уходит. Я пытаюсь отсечь ненужное — то, что идет от моего мозга, а оставить чистое вдохновение. И тогда остается только настоящее.

А как Вам удается справляться с гордыней?

Б. Г. Всегда чувствуешь себя значительным человеком. Но с возрастом это ощущение становится все глубже и тоньше. Но с этим не нужно бороться, а нужно посмотреть на себя со стороны – а чем ты лучше других? Осознание того, что ты такой же как все, помогает.  Если в эту секунду Господь дал тебе немного больше, чем другим, то это не твое. Что же тогда этим гордиться? Ответ – постоянное исследование себя. Это как сесть в дорогую машину и мчаться на скорости 140 километров в час по городу, но ты понимаешь, что не имеешь на это право: может сильно занести или можно разбиться. Нужно себя постоянно контролировать.

Многие Ваши песни от первого лица, всегда ли это лицо — Вы?

Б. Г. Хочется рассказать, как создается песня. Внутри себя на протяжении долгого времени слышу слова, фразу, которые для меня важны, что-то значат, волнуют. Затем уже вокруг этой строчки выстраивается то, что должно быть. Писать песни для меня – тайна. Но от себя там мало чего, и более того, если я начинаю вставлять в песню что-то от себя, выясняется, что это полная ерунда.

Вы – человек, который находится на вершине социальной пирамиды – известность, слава, достаток, Вы находитесь в духовном поиске?

Б. Г. Я нахожусь в удивительной ситуации – в очень большой любви и уважении со стороны людей. Я могу сделать очень многое, о чем раньше даже не смел мечтать. Но я понимаю, что ничего особенного во мне нет. Я также ограничен земным телом. Просто ловишь себя на мысли, на думании, что еще я могу сделать, кому помочь и т. д.

А когда все так хорошо в земном плане, испытываете ли Вы внутреннюю духовную алчбу, жажду?

Б. Г. Музыкант – это не главное в жизни. Главное – не профессия, а какой я человек. Есть алчба по тому, чтобы стать лучше и к большей открытости по отношению к Богу.

Бывает ли у Вас, несмотря на все благополучия и стремления, ощущения, что Вы на самом дне (греховности), и как Вы с этим справляетесь, чтобы не унывать?

Б. Г. Я, скорее всего, не настолько духовно развит, и не чувствую себя на дне. Господь дал мне столько возможностей и работы, что мне не хватает ни времени, ни физической энергии. Чувство собственного несовершенства для меня  — это ощущение того, что я не могу и не успеваю сделать то, что мог бы и хотел бы сделать. Мне очень многое интересно.

Что побудило Вас побывать на Афоне?

Б. Г. Выдались свободные 1,5 недели. Я собирался туда 30 лет, и вот вместе с другом, наконец, поехал.

Я думал, что там все чудесно и нереально, а оказалось все вполне реально и очень просто. Но именно эта евангельская простота и поразила больше всего. А вот, когда я увидел в одном из монастырей чудотворную икону Божией Матери и захотел заказать на свои средства ее копию для одного новостроящегося храма в Санкт-Петербурге, и мне сказали, что на исполнение заказа уйдет несколько лет, потому что в мастерской длинная очередь. Но неожиданно через 4 месяца сообщают, что икона уже готова.  Вот это и есть истинное чудо.

Считаете ли Вы себя «кисточкой в Божиих руках»? И кисточкой какого Бога (ведь у каждого Он свой, восприятие Его разное у всех)?

Б. Г. Бог – один, не бывает их два или три. Бог начинается там, где заканчивается наше представление о Нем. Считаю, что вдохновение и песни приходят не по моему желанию и воле. Я открыт для того, что Бог пошлет. Знаю, что Он ничего плохого не пошлет. А все мы — кисточки, только разные.

У Вас такая большая творческая жизнь, Вы изменились или остались прежним?

Б. Г. Не замечаю, чтобы я особенно менялся, только становлюсь толще и волосы реже, и ум короче. А так даже, просматривая старые интервью 80-х годов, понимаю, что плел много чуши, но в сущности все тоже. Просто все оказывается еще проще, чем я думал.

Артист и священник чем-то похожи, нам приходится видеть глаза людей. Как Вы думаете, в чем основная на сегодняшний день проблема пастыря?

Б. Г. Думаю, что все так же, как и раньше. У нас настолько парадоксальная и жуткая нехватка любви и понимания друг к другу. Удивительно тяжелая работа священника, его призвание – служить человеку. Священники по своему определению – это люди, в то время как все должны быть людьми, но они настолько все заняты своими глупостями, что им не до того, чтобы любить друг друга. А христианство – это религия любви, и священники напоминают нам, какими мы должны быть. А это очень тяжело – любить не абстрактно, а конкретно.

Любовь без жертвы не бывает, есть ли у Вас такие примеры в жизни?

Б. Г.  Если любишь, то все делаешь и отдаешь с радостью. А разве может быть жертвой то, что приносит радость.

Как Вы ощущаете сегодняшний мир?

Б. Г. С возрастом меня все больше поражает, насколько удивителен и прекрасен наш мир. Один из моих любимых писателей, Г.К. Честертон, даже сказал, что нас никогда не изгоняли из Эдемского сада, что мы просто разучились его видеть. Причина этого — в образе наших мыслей, каким он стал после вкушения с Древа познания добра и зла. С возрастом красота мира все больше и больше открывается.