Записки на полях

Каждый раз, попадая в школу, я погружаюсь в особый мир. Скажу честно, в последнее время посещение общеобразовательных учреждений производят на меня двоякое впечатление: с одной стороны, общение с молодыми ребятами всегда приносит радость, но с другой, несмотря на не такую уж и большую возрастную разницу между старшеклассниками и мной – это уже иное поколение, даже не «Пепси».  Лучше, хуже? Не склонна давать никаких оценок и утверждать, что вот «в наше время…».

Итак, МБОУ СОШ № 6 (как мне любезно озвучили название учреждения преподаватели) была не совсем обычной школой: тут учатся только старшие классы. Митрополит  Хабаровский и Приамурский Игнатий провел встречу со школьниками, а затем с педагогическим коллективом.

Несколько десятков пытливых и уверенных в себе глаз подростков ждут, пытаясь угадать, о чем будет идти разговор.  Через несколько минут я поняла, что беседа не стала формальной, ребята задавали серьезные вопросы о жизни, покаянии, личном опыте владыки на его пути к вере. Как потом отмечал сам владыка: «Ребята думающие, серьезные, ищущие, ощущающие острую потребность заполнить пустоту нравственным обоснованием».

В подтверждении этих слов директор школы Николишина Марина Владимировна поделилась: «Я смотрела на своих детей и понимала, что они сейчас что-то переосмысливают и решают для себя. Что им говорили то, что они способны услышать».

После беседы со школьниками на встрече с педагогическим коллективом центральным вопросом стал вопрос: а кого же воспитывает современная система образования, да и воспитывает ли вообще? Если в советской системе центральным моментом было формирование гармонически развитой личности, то теперь – образа успешного человека. Владыка отметил, что все эти годы педагоги добровольно, по велению души, делали огромный нравственный вклад в своих учеников. При этом, говоря о формировании личности ребенка именно в России, нельзя обходить то мощное культурное наследие, которое содержит в себе Православная вера.

«Сегодня школа – это тот форпост, который призван воспитывать детей, потому, что на семью надежды мало. Ведь те «перестроичные» молодые люди, создавшие семьи, сами недополучили в тот период того прочного духовного основания, на котором можно создать крепкую семью», — подчеркнул владыка.

Основным выводом встречи можно считать желание преподавателей создать на краевом уровне программу духовно-нравственного воспитания.

Морозное утро. В ожидании архиерейской службы сижу в трапезной, наблюдая, как на столах растет без преувеличения гора самых невероятных вкусностей: это прихожане Казанского храма готовятся к «неофициальному» разговору с владыкой Игнатием, а какой разговор без вкусного чая, да еще и с домашней стряпней, от ароматов которой не устоит самый изысканный гурман.

Отмечаю  волнение и понятное желание принять гостей как можно лучше. Со своим ноутбуком я практически слилась в одно целое с деревянной лавочкой, кутаясь в кофту, которую мне дала милая женщина Татьяна, а потому на меня перестали обращать внимание, всецело отдавшись приготовлениям к трапезе. Каждый приносил на стол что-то свое: пирожки, блинчики, пончики, холодец, салаты, бутерброды, даже роллы и сбитень, — чудесный согревающий напиток на отваре шиповника с корицей, гвоздикой и имбирем.

Но до трапезы еще долгожданная Литургия. Захожу в храм: очень много людей. Во время богослужения чувствуется колоссальная сосредоточенность молящихся, что, несомненно, заставляет меня держать спину прямо, несмотря на то, что велик соблазн от усталости прильнуть немного к подоконнику. А на «Символе веры» я даже слегка вздрогнула от неожиданности: так громко, слаженно и красиво пел весь храм. Стройный хор голосов моментально вовлек и мой тихий голос в общее пение, так, что я моментально отбросила все ранее гнездившиеся в моей голове страхи про свои вокальные данные: тут это была единая молитва и ничто иное.

Собравшись за пестрым столом и преодолев первые минуты волнения, начался оживленный разговор, казалось, обо всем.

Отец Константин поглядывает на часы, и я понимаю: впереди еще ряд встреч, на которые мы должны успеть – график плотный. Отпив последний глоток чудесного сбитня, тянусь к сумке, готовясь выйти в любой момент и слышу: «А у нас уха на обед, что ж вы, и не поедите? А пирожков с собой?».

Вспоминаю, как в одном из приходов небольшого города меня угощали яблоками, всенепременно вздыхая: «Уж больно худая, и как ты эти сумки таскаешь…», и понимаю – эта искренняя забота о незнакомом человеке и есть исполнение заповеди Господа: да любите друг друга!

Поездка немного откладывалась, приходилось, как говорится, «сидеть на чемоданах» в ожидании выезда. Впереди почти триста километров дороги: дороги, которая словно уходит в небо, убегая лентой и петляя между сопок, утыкаясь точкой в горизонт. На фоне черного неба лес высился темной громадой, словно очерченной твердой рукой умелого художника. Трасса, сильно разбитая после зимы, и все участники движения на ней напоминали нашу жизнь. Одни машины попадали в ямки, огибали ухабы, медленно проезжали  по гравийным участкам трассы, другие – неслись на скорости, невзирая на препятствия и, порой, создавая помехи другим участникам движения: совсем как люди в жизни.

Мелькают столбики с километражем, фары выхватывают дорожные знаки и указатели, на которых я стараюсь разглядеть цифры, указывающие на остаток пути до Бикина.

Въезжаем в город, когда на черном бархатном небе словно крупный жемчуг мигают белые звезды, огибающие тонкий срез молодого месяца. За оградой виднеется храм и несколько построек во дворе, в приоткрытую дверь пробивается свет: нас тут давно ждут.

Прислонившись к одной из стен возле входа немного устало, но с интересом наблюдаю, как настоятель храма отец Константин Насин показывает владыке Игнатию храм и рассказывает о жизни прихода.

Поздний вечер давно уже перешел в ночь, но нас ждут в трапезной. После насыщенного дня беготни, чемоданов и дороги яркий вид и чудесный запах домашней еды заставляет вспомнить, что я толком не ела. Встречают нас тепло и с заметным волнением.

«Удивительно добрые женщины… Исключительно вкусная еда, приготовленная с молитвой», — говорит владыка, словно озвучивая вслух мысли, с которыми я тут же внутренне соглашаюсь.

И снова машина, отец Константин везет меня по ночному городу туда, где я могу поспать перед завтрашним насыщенным днем. Душ, молитва, и я проваливаюсь в сон, до конца не осознавая где я. Просыпаюсь глубокой ночью, пытаясь понять сколько времени. Дотягиваюсь до извечного телефона: четыре утра, еще есть время немного вздремнуть.

А за окном в небе перемигиваются белые звезды…

Рабочий день заканчивался в начале первого ночи. Нет, это не удивительно, информация имеет свойство поступать в любое время, невзирая на часы.  Чашка кофе рядом с ноутбуком – почти привычный натюрморт, даже несмотря на клятвы не трапезничать перед монитором. Просматриваю блоги, новости и получаю сообщение от начальника, начинающееся со слов «а, давайте…!» и заканчивающееся интригующей фразой «а утром сдадим в печать листовку». Утро. В принципе, оно уже столь рядом, что, собственно, и ложиться не зачем.

Пытаюсь понять, как же мне увязать в один стройный текст «прошения на сугубой ектении о миссионерах, плавно перейти к миссии вообще и закончить ремонтом крыши в поселке Победа, где полгода назад была организована православная община». Мозг отчаянно тормозит, отказываясь соединять эклектику и преобразовать ее в мозаику. Растерянно озираюсь по сторонам пустой комнаты, словно на потолке может возникнуть инструкция по написанию… Часы равнодушно отсчитывают минуты. После мысленного воззвания к Богу, натыкаюсь на список тех, кто еще не спит и значится он-лайн в одной из соцсетей. Вижу знакомого священника: «Батюшка, вы же миссионер!!!! Что самое главное в миссии?». Не знаю, удивился ли он странному вопросу ночного соседа по соцсети, но в ответ прислал сообщение: «Главное – это молитва».

Молитва… Цепляюсь за это слово, как утопающий за соломинку. Молитва… Молитва, не имеющая границ.

Зачастую, процесс написания текстов напоминает разматывание клубка шерсти, в котором затерялся кончик, который всенепременно нужно отыскать и, ухватившись, вязать словесное полотно, сдобренное знаками препинания и склеенное определенным смыслом.

Ставлю последнюю точку и замечаю, что уже три часа утра. Отсылаю текст и получаю одобрение: попытка удалась.

Проваливаюсь в краткий сон, который пытается усмирить меня, даже когда я, пройдясь по весеннему морозу, еду в маршрутке с фотоаппаратом наперевес.

Телефон периодически призывно позвякивает в кармане: «А вы придете на наше мероприятие? А вы подскажите, как правильно обратиться к архиерею? А я вам на почту выслал текст и фото, посмотрите?»… Стараюсь не пропустить свою остановку, потому как не далее, чем неделю назад, решая на ходу какие-то рабочие моменты, я заскочила в автобус, который, неожиданно для меня, остановился где-то в неведомом мне месте, у ворот войсковой части. Любезный водитель с наколкой на руке мило сообщил, что обратно он поедет еще не скоро, а других автобусов тут нет: не дожидаясь предложения разделить с ним обед, покоящийся на пассажирском кресле, я выхожу в неведомую мне местность, устремившись в частный сектор, который, по словам прохожего, выведет меня на дорогу, где ходит городской транспорт под известными мне цифрами.

Скольжу по заснеженным переулкам между частными домами: про расчистку тут никто не слышал. Ни души и развилка: чувствую себя богатырем, стоящим перед дилеммой – направо, налево или…?

Нахожу слегка покосившийся «Дом молитвы», выяснив не только направление моего неизбежного маршрута, но и расписание богослужений, мысленно радуясь, что на сегодняшнее я уже сильно опоздала.

Выбираюсь на дорогу, радуясь как заплутавший горе-турист, вынырнувший из леса, после трех дней голода. Переступив порог дома, привычно отвечаю на оживший телефон: «а вы не хотите через два часа прийти на…?». Устало улыбаюсь: «Да, конечно».

 Поздним вечером стаскиваю с уставших ног сапоги, заваривая на кухне чай с чабрецом и прислоняясь к стенке в черно-белых цветах.

Рабочий день заканчивался в начале первого ночи, когда на почту мне пришло несколько сообщений…

За окном зима, но календарь упорно напоминает, что весна уже пришла, пусть и формально. От зимы уже порядком подустали даже те, кто любит это время года: белый снег, радующий глаз пушистой невесомостью просел и превратился в тяжеловесную массу, от которой, кажется, хочет избавиться и сама земля.

Так часто бывает: все легкое, приносящее удовольствие, зачастую накапливается, сбиваясь в бесформенную массу, и неподъемным грузом  тяготит душу. Все чаще, выходя на улицу, пытаешься уловить хоть какие-то признаки весны: влажный ветерок, звонкую капель или робкие ручьи. Ну, если с природой еще все более-менее понятно, даже принимая во внимание все «внештатные» циклоны и антициклоны, вносящие коррективы в плавное течение смены времен года, то, что делать с «бесформенной массой» в душе, вопрос актуальный. На ум приходит спасительная мысль о посте. Нет, не о том, что связан с дилеммой: съесть морковку или баранину, а о том, как вступить на трудный путь, ведущий ко спасению?

Христианин – это воин. И это утверждение давно перестало быть для меня чем-то аллегоричным, а, потому, путь Великого поста лежит через самое настоящее минное поле, кажущееся с виду мирной пахотой, но таящее хитрые растяжки: не заметил – взрыв. Идущий по этому полю – почти сапер. Почему почти? Вспоминая печальную поговорку о количестве раз, отпущенных на ошибку, поеживаешься однозначности ответа: один. Но мы, идущие путем Жизни, уготованным нам Самим Господом, ошибаемся, падаем, даже «подрываемся на растяжках», — но имеем великую надежду  — надежду на  воскресение! Надежду, выраженную в покаянии мытаря, плачущего о грехах, или блудного сына, павшего перед отцом в сокрушении и слезах.

И, проходя путь Великого поста, на котором, следуя за Христом, каждый волен сам решать, что кричать Ему: «Осанну» или «Распни», так странно соотносить этот нравственный выбор  с выбором меню. Пост – как духовное оружие в руках воина, помогающее отбросить все ненужное для того, чтобы, подобно блудному сыну из Евангельской притчи, прийти в себя, осознав свое опасное положение, свое состояние, при котором и не скоромная пища, поглощаемая  постом будет схожа с рожками, которые ел непокорный сын, делив их со свиньями. Осознавая, что стоим на краю бездны, нужно найти в себе силы и решимость вернуться к Отцу, встать на тот путь Жизни, ведущий к Воскресению. «…Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие(Втор.30:19)». И пост, позволяющий пристально взглянуть на свою душу, оценить свои поступки, отказавшись от вещей, захламляющих нашу жизнь, это долгий путь к Пасхе, состоящий в борьбе с грехом, в борьбе с собой. Избегая самодовольства пред Господом о ни разу не съеденном за пост яйце, нужно стремиться к искреннему покаянию, открывающему двери радости о воскресшем Спасителе.

В эти весенние дни, когда все только и говорят, что об овощных диетах, калориях, сантиметрах и талии, в СМИ все чаще натыкаешься на инструкцию «как поститься в Великий пост», в которой кроме определенного набора продуктов нет ничего, невольно думаешь: следуя за Христом, каждый волен сам решать, что кричать Ему: «Осанну» или «Распни», и так странно соотносить этот нравственный выбор с разговорами о морковке…

Говоря о «своем кресте», мы зачастую представляем что-то сложное, тяжелое и трагическое. А бывает крест иной, крест, проносящий радость, даже если он маленький, деревянный, провисевший год в кабине маршрутного автобуса…

Надо ли говорить, что такое общественный транспорт? По мне, так эдакий вариант печально знаменитых коммунальных квартир, в которых нужно либо  научиться уживаться с соседями, либо превратиться в злую, вечно недовольную соседку, ищущую повод выплеснуть негатив на любого, сделавшего неосторожный шаг. В часы пик, когда как нельзя к месту вспоминается русская пословица про яблоко, которому негде упасть, то там, то тут слышится ругань, недовольство: поди-ка попробуй любить ближнего, когда в ужасной давке на новые замшевые туфли наехала извечная дачная тележка, оставляющая на них затейливый след «протектора шин». Прокручивая в голове мыслимые и не мыслимые варианты развития событий, зачастую мы входим в автобусы, трамваи или троллейбусы, словно закованные в броню, под которой старательно прячем сердце.

В безумной круговерти суетливых будней, что же еще способно смягчить наши сердца, усмирить кипящие страсти, заставить увидеть в человеке не вынужденного соседа по коммуналке или попутчика до ближайшей остановки, но Образ Божий? Действительно, что?

Есть в нашем городе автобус, в котором на пассажиров взирает не «китайская трехлапая жаба, приносящая денежные потоки», не календари с «символами года» или подковки «на удачу», а икона Божией Матери «Умягчение злых сердец».  Водитель автобуса по имени Роман рассказывает о своем решении повесить икону и Распятие в кабине:

«Маршрут у меня такой, часто ругань и ссоры бывали, а тут, стали кондуктора подходить, удивлялись, чего у нас с пассажирами происходит: и здороваются, и прощаются, и спасибо говорят – чувствуется какая-то радость, — говорит Роман и радуется сам. – И мне легко и напарникам».

А началось все с обычной надписи «Спаси и Сохрани», наклеенной   на автобус. Но обычной ли? Роман – человек верующий, потому, как и для любого христианина, каждое его действие должно руководствоваться верой. «Я все стараюсь делать во славу Божию». И, глядя на искреннюю улыбку Романа, невольно, но непритворно в это веришь. Казалось бы, а что тут такого: повесить икону или крест в машине, многие, даже далекие от Церкви люди это делают – эдакая дополнительная подушка безопасности к базовому комплекту. Но если крест, икона или надпись – это не просто кич, но видимое исповедание веры? Тогда бывают и сложности.

«Начальник настоятельно посоветовал мне снять все это: по его словам, верить можно, но в душе, не демонстрируя и не выставляя напоказ. Но я не мог этого сделать, ведь те радостные изменения шли на пользу не только мне и коллегам, но и всем, кто ездил на нашем маршруте. И, вдруг, снять». Роман заметно волнуется, и я понимаю, для него это не просто «привычный антураж или дорогие сердцу вещи», но реальная проповедь о Христе. «Решил даже уйти с работы, но ко мне стали подходить коллеги, кондуктора, говорить, чтобы не делал этого, так как они, да и, с их слов, пассажиры, нуждаются в радости, которая словно «поселилась» в автобусе с тех пор, как я повесил икону и крест».

Слушаю и вспоминаю утреннюю поездку в маршрутке: шансон и дым от сигареты, сперва думала, что показалось, но, присматриваясь к водителю, убеждаюсь: в зубах окурок. Из воспоминания выводит голос Романа: «На днях подходит ко мне кондуктор и говорит, мол, откуда запах такой сладкий в салоне. Сам понять не могу. Присматриваемся, пытаемся понять и с волнением понимаем, запах идет от простого деревянного креста, год провисевшего в салоне…».

После этого разговора я неспешно иду по вечернему зимнему городу, кутаясь в шарф и невольно засматриваясь на проходящие мимо автобусы, размышляя, а останется ли среди них такой, необычный, где на вечно спешащих пассажиров с нежностью взирает Божия Матерь, умягчающая наши сердца…

По «долгу работы» я давно знала об открытии в Хабаровске выставки «Неперемолотые», рассказывающей о судьбах новомучеников Российских, пострадавших за веру в годы советской власти, на которую я и отправилась в это воскресенье.

Я уже имела некоторое представление об экспозиции по статьям, новостным сюжетам и фотоотчетам, но все это не заменит живого общения. Да, думаю, что именно общения, а не просмотра экспонатов. Перед глазами вставали именно люди: за покореженной тарелкой и чашкой безымянного арестанта, за неровным почерком на пожелтевшем листе, за выписками о приговоре к высшей мере наказания…

Стеклянные витрины, за которыми: истерзанные иконы, предметы лагерного быта, самодельная епитрахиль, самиздатовские Евангелия, акафисты… Распоряжение Ленина под грифом «секретно» про актуальность изымания из церквей ценностей в период тотального голода… Письма и стихи лагерников. Стенды с биографией, зачастую заканчивающейся словом – убит…  Даже елка с «лагерными игрушками» — рождественская радость, которую так и не вытравили мучители. Меня поразил этот аромат хвои, так легко витавший над, подчас, ужасающими экспонатами…. И снова: нательные кресты, которые хранили под страхом смерти, и которые многие в нашей стране обменяли на книжечки с силуэтом Ильича на обложке, какие-то удивительные фото – тех, кого убивали, и тех, кто убивал, плакаты с описанием казней с такими «простыми» названиями, но чудовищными по своей сути зверствами: «поставить на комара» или «бревно», а за этим – страшные казни. Искореженная Чаша, такая же, или очень похожая на ту, из которой я причащалась сегодня в храме, стоящем на берегу Амура. В который так легко попасть – стоит только захотеть.  А еще клюква, которой причащали в лагере за неимением вина: красный сок которой похож на  капельки крови, пролитой новомучениками за всех нас, живущих ныне.

Уходила с выставки с ощущением живого диалога с теми, кого уже нет, но кто должен остаться в нашей памяти навсегда, ведь сейчас есть опасность потерять то, за что люди несколько десятилетий назад страшно умирали. Но умирали с надеждой, что вера наша – это то, ради чего стоит жить и то, ради чего можно умереть.

Для меня походы на секции Рождественских чтений были уже позади: по крайней мере, мне так казалось, ведь вчера я собственноручно поставила  галочку напротив названия круглого стола, стоящего последним в моем списке обязательных. Оставалось торжественное закрытие в Храме Христа Спасителя, где я и оказалась, сидя перед сценой в ожидании начала. Мой телефон ожил, словно по чьей-то команде: звонили люди, с которыми мы обменивались визитками в течение форума, находили меня в зале, просили еще пару номеров нашей газеты и буклеты, которые я привезла с собой в столицу. Отвечая на  очередной звонок, я услышала голос знакомого батюшки: «Ты на открытии? Пойдем со мной на круглый стол по сектам?». Секунду раздумываю и соглашаюсь.

Мы немного опоздали, секция уже началась, и мы, чтобы никого не отвлекать, осторожно ступали вдоль стены. Замечаю за столом ведущих секции, среди которых А.А. Корелов и А.Л. Дворкин – небезызвестные люди, которые  не нуждаются в особом представлении.

Высматриваю места, куда бы мы с батюшкой могли присесть, но тут я замечаю на столе президиума табличку с именем моего спутника, понимая, что его-то место уже определено, а в моих руках появился фотоаппарат, перекочевавший  ко мне с просьбой: «Сделай пару кадров, пожалуйста!». Вздыхаю, вспоминая слова руководителя нашего отдела о том, что снимать я особо не умею, и верчу довольно тяжелый и пока не совсем понятный для меня аппарат, сделав пару пробных кадров наудачу и пытаясь вслушаться в суть докладов.

Сектами я интересовалась ранее в силу каких-то личных причин: некоторые знакомые по учебным заведениям являлись адептами различных «религиозных организаций», или просто попадались интересные книги и публикации на этот счет – так или иначе, я имела представление о предмете разговора.

Кандидаты медицинских наук, психологи, филологи, юристы, священнослужители – разнообразие специалистов подтвердило фразу, озвученную одним из участников секции —  «У каждого человека есть свой гуру. И, дай Бог, чтобы он никогда с ним не встретился» — поскольку в секту может попасть действительно любой из нас. Хотите быть успешным в финансах, быть увереннее в себе, найти мужа или вылечить правую коленку? На любой ваш запрос есть соответствующая организация. И это реальность, перекликающаяся с мнением участника прошедшей секции по катехизации о том, что «сейчас за Бога обещают для вас сделать то, что Он никогда не обещал». Зато обещают секты, правда, зачастую бог (именно так) у них свой…

Пытаясь найти выгодный ракурс того самого знакомого батюшки, сидящего в президиуме, поглядываю на докладчика, рассказывающего о «секте бога Кузи», не веря, порой, ушам: по словам очередного «нового бога» он является реинкарнацией Христа и Богородицы одновременно, пришедший в этот мир в качестве карателя, а посему в людей (которые именуются демонами), которые не посещают его «организацию» он кидает «шорьки», насылая «порчу», а с его последователями проводит регулярные «выдры» — прилюдные «выволочки», причем за определенную плату самих критикуемых…

Присаживаюсь на стул около колонны, просматривая получившиеся снимки и недовольно морщусь: мало того, что я плохо снимаю, так еще и батюшка упорно смотрит в планшет или в сторону, словно забыв, что просил меня фотографировать. Нахожу пару колоритных молодых японцев, перенаправив объектив в их сторону, ворча про себя, чтобы отче потом не удивлялся содержимому памяти фотоаппарата…правда, они тоже все больше смотрели отнюдь не в мои глаза…

А с кафедры рассказывают о различных сектах с «медицинским уклоном» — вопрос актуальный, ведь множество людей жаждут исцеления от телесных недугов. Припоминаю, как во время моего обучения еще в начальной школе к нам на урок приходила женщина, рассказывающая о Порфирии Иванове и принесшая нам «детку»… Много лет спустя я узнала об этом «закаленном босоногом учителе» намного больше и ужаснулась, с какой легкостью эти идеи проникали в головы нас, школяров из начальной…

Запечатлев хотя бы профиль неуловимого батюшки, уже почти обреченно снимаю паникадило – хоть оно от меня не отворачивается, и размышляю о том, как поиск легких путей, предлагаемых сектами, приводит к тяжелым последствиям, о которых рассказывают те специалисты, которые  сталкиваются с самими сектантами и членами их семей.

Да, псевдопедагогические,  коммерческие, оккультные, постсоветские, псевдобиблейские, и псевдоцелительские… список внушительный, ведь «у каждого человека есть свой гуру. И, дай Бог, чтобы он никогда с ним не встретился».

Воскресный день означал расставание с Москвой: серебристый «Боинг» должен был оторвать меня от столичной земли и перенести в Дальневосточное утро понедельника.  Очередной йогурт на завтрак съеден почти с любовью. Расположившись в номере, понимаю, что вещей прибавилось. С содроганием сердца думаю о коробке, переданной мне одним полковником для священнослужителя. Вспоминаю фразу: «Она всего 3,5 кг весит …». То ли я немного ослабла за это время, то ли мера  измерения у нас с полковником оказалась разной, но килограммы показались мне больше указанных.

Пытаюсь впихнуть ее в мой рюкзак, беспомощно озираясь по сторонам… Чемодан, ноутбук, фотоаппарат в чехле… Мысленно представила себя, похожую на навьюченного ослика, перебегающую по станциям метро и едущую в аэроэспрессе до аэропорта, и  невольно зажмурилась, ругая за взятые лишние вещи, которые так и не пригодились.

Смс от друга пришла в самый нужный для нее (и меня) момент: «Посмотри на почте ссылку, там телефон такси до аэропорта, вызывай, не глупи!». Нерешительно подхожу к ноутбуку, раздумывая о существовании телепатии… Пройдя по ссылке и приятно удивившись цене, я набираю заветные цифры, решив проблему парой слов.

Отложив на время растерзанный чемодан, я спускаюсь вниз по ступенькам, накинув на себя кардиган и намотав на шею оранжевый платок с бахромой: захотелось постоять немного на крыльце, запоминая каждый сантиметр уютного дворика «сибирского подворья» на территории храма святителя Филиппа Московского… Вдыхая морозный воздух, зябко повожу плечами. Пять дней пролетело очень быстро…

Ровно в час дня за мной приехала белая «Шкода», унося мой потяжелевший багаж и саму меня в аэропорт Домодедово, где серебристый «Боинг» должен был оторвать меня от столичной земли и перенести в Дальневосточное утро понедельника…

Утро, подъем как по команде. Я со смирением поглощала невероятно полезный йогурт и сытную булку (как утверждала моя заботливая соседка), прикидывая в уме, когда еще мне удастся перекусить? День был расписан буквально по минутам: секции Рождественских чтений, которые мне обязательно нужно посетить, были расположены в разных местах столицы, поэтому я постоянно пропускала «время обеда». Один раз я поддалась на рекламу вездесущего фастфуда и купила кулечек с чем-то, по идее содержащим курицу: скажу честно, выкинула, не доев…

Питаясь впечатлениями от многочисленных встреч с интересными людьми, к концу светового дня все же просыпался голод не только духовный, приходилось раздумывать над тем, где покушать, а точнее совместить пропущенный обед, полдник и ужин, дабы задобрить тихо ненавидящий меня желудок.

Благо, у меня была приятная компания в лице собеседника, разделявшего (или делающего вид, ввиду хорошего воспитания) мои гастрономические запросы вкупе с требованием приятного эстетического вида как блюд, так и заведения, в котором эти блюда должны поглощаться. Через шесть быстро и четко забракованных мест мы свернули в переулок и тут же натолкнулись на симпатичного вида заведение с приятной инструментальной музыкой, растворившейся фоном в аромате кофе и приглушенном мягком свете свечей.

Широкие окна открывали вид освещенного переулка и кусочек шумной улицы с множеством огней магазинчиков, кафе, баров, банков, фонарей, фар автомобилей… бесконечная гирлянда, уходящая в горизонт…

На нашем столе в подсвечнике, напоминавшем экзотическую звезду, теплился собственный огонек живого пламени, так не похожий на ярких неоновых, ксеноновых и прочих мощных собратьев. Язык пламени робко выглядывал из-за стеклянного края, словно рассматривая нас. Он реагировал на сквозняки, которые мы невольно ему устраивали, листая страницы меню.

За разговорами время летит незаметно, за окнами ночь полностью вступила в свои права, уступив место природного света искусственному. … Мы заметили, что наша нехитрая свечка-таблетка изжила себя… стало немного грустно: словно какой-то друг вынужден был покинуть нас, не сказав ни слова на прощание.

Настроение легкой грусти повисло в воздухе, и мой спутник, подозвав девушку-официантку, попросил принести нам по чашке латте и … новую свечку… Улыбнувшись странным посетителям, девушка бесшумно скользнула по кафельным ступенькам в сторону барной стойки, и, вскоре, на круглом столике темного дерева уже плясал огонек нехитрой свечи-таблетки…

Когда мы уходили в светящуюся огнями московскую ночь, мой спутник указал мне на ряд сгоревших свечей, выстроившихся в шеренгу около стойки… Я даже не заметила, как уже без наших просьб на столе появлялись новые трогательные свечи, робко выглядывающие из стеклянного края подсвечника, похожего на причудливую звезду…